Середин, ведя коней в поводу, обогнул болото с пока еще мертвой водой, поднялся на покрытый сухим кустарником взгорок с противоположной стороны и остановился. Ему в голову пришла одна странная мысль: византийцы не походили на людей, которые что-то делают просто так. Притащить сюда, в глухой лес, и водрузить тяжелый крест — это титанический труд. Посланцы хитроумного двора с берегов Босфора должны были иметь очень весомый повод для совершения этого деяния. А значит, возле креста наверняка находилось что-то. То, что он защищал своей энергетикой от посторонних глаз и дикого зверья.

— Ну-ка, малышка, — попросил он гнедую, — давай задержимся здесь еще на чуть-чуть.

Отпустив поводья, Середин сбежал с холма и принялся внимательно рассматривать землю, на всякий случай прощупывая ее саблей и описывая вокруг бывшего креста все более и более широкие круги. После четвертого захода он был вынужден спуститься к воде. И сразу понял, что нашел искомое: под корнями вековой ели, на спускающемся к болотцу склоне темнела широкая нора. Точнее, логово — неглубокое, но укрытое от дождя и ветра.

— Здравствуй, Россия, родина слонов, — тихо пробормотал Олег, оценивая размеры лежки. Слон тут, может, и не поместился бы, но вот взрослый буйвол — точно. Дно выстилал толстый слой еловых веток, из песчаной стенки торчало несколько крупных костей, неприятно напоминающих берцовые человеческие. Сильно пахло мускусом. Ведун, слегка пригнувшись, вошел в нору, наклонился, оглядываясь, зачерпнул ладонями песок. Неожиданно пальцы ощутили нечто, похожее на нить. Олег поднес ее к глазам и понял, что это волос. Длинный женский волос. Но на то, чтобы тут скушали какую-то даму, было непохоже: мало волос. И совсем нет лоскутов кожи, на которой эти волосы растут. Нет черепа, суставов пальцев, обломков остальных костей. Но все равно — логово казалось очень странным.

— Кое-что понятно, — пробормотал ведун. — Тепло, безопасно, вода рядышком. Очень даже уютное место для вывода потомства. Если нора предназначалась для нескольких поколений зверей, то ясно, ради чего старались византийцы: мина закладывалась на столетия. Этот кайф мы им сегодня уже обломали. Но вот куда делся последний обитатель норки?

Середин снова начал описывать круги и вскоре обнаружил на склоне холма, довольно близко от лошадей, глубокую, почти в локоть, рытвину с разорванным на поверхности еловым корнем.

— Это какую же силу надо иметь, чтобы порвать корень? — почесал в затылке Олег, осматривая след. Края уже успели частично осыпаться, но слом еще не потемнел, выглядел свежим. Ведун мысленно провел прямую линию от логова до следа, повернул и прошел по этой линии еще несколько шагов. Новый след обнаружился на ели — длинная глубокая ссадина, словно кто-то хотел ступить рядом с деревом, но задел его оттопыренным когтем. — Ай да зверь…

Середин вернулся к лошадям, намотал поводья на руку и двинулся по следу.

Мысленно он уже признал право христианских проповедников на Слово. Он смирился с тем, что они будут ходить по земле русской и убеждать ее обитателей в правильности своей веры. Раз они готовы проповедовать Христа, несмотря на то, что их топят, жгут, сажают на кол, рвут в куски, пусть несут свою благую весть, леший с ними. Но вот василиски, хазары, зомби и прочие твари — это уже не по правилам…

Муромский знахарь

Ведун шел по следу километра полтора. То тут, то там были видны глубокие ямы, ссадины на стволах деревьев, сломанные толстые ветви. Вскоре стало ясно, что неведомый зверь двигается строго по прямой, и Середин, немного расслабившись, поднялся в седло, пустив гнедую рысью. С седла следы различались хуже, но вполне хватало и того, что с интервалом в двести-триста метров на глаза попадался раздавленный куст, загубленная молодая сосенка или вывернутый из земли валун.

Однако в этом мире Олег путешествовал не на мотоцикле, а потому, наткнувшись на ручей, был вынужден остановиться: лошади не пили и не ели с раннего утра, а солнце перевалило далеко за полдень. Да и ему самому перекусить не мешало. Пока скакуны ощипывали густую осоку вдоль русла, Середин сварил себе кашу с сушеным мясом — все с тем же, что подарили ему на второй день пути. Даже странно, что не испортилось, — сколько недель прошло. Примерно через час снова двинулся в погоню, но очень скоро начали опускаться сумерки, и ведун, выехав из сосняка на небольшую прогалину, решил делать привал.

Место это ему не очень понравилось: вокруг вместо берез голостволые махины, прогалина заросли папоротником и осокой, кустарников никаких. Однако долго стоявшим в конюшне лошадям было полезно пощипать свежей травки, пока имелась такая возможность, а искать среди ночи более удобное место — можно и вообще в какой-нибудь овраг сверзиться. На всякий случай ведун спутал скакунам ноги, а вокруг поляны посыпал немного своего любимого защитного состава — перца с дешевым табаком. Потом доел кашу, а когда на небе зажглись первые звезды — завернулся в мягкую и теплую медвежью шкуру и провалился в глубокий сон.

Ему привиделась Верея. Она гладила Олега по телу, громко рыча от возбуждения, потом положила руку на запястье и вдруг сказала скрипучим голосом:

— Ты ведь язычник, скиталец. Отдай свой крест!!!

От громкого крика ведун проснулся, вскочил и выхватил саблю, ощутив, как жарко пульсирует крест у запястья. Потом кинулся к покрытым пеной лошадям, отошедшим уже к самой границе очерченного зельем круга, принялся лупить их по крупам, чтобы животные, с трудом прыгая на путаных ногах, вернулись на середину прогалины. Снова закрутился, пытаясь понять, откуда идет опасность.

Похоже, невидимый враг не смог проникнуть в защищенное место, а потому попытался выпугнуть коней в лес. Кони шли в сторону желтовато сияющей в небесах Луны — тогда нечисть наверняка находилась напротив.

— Ну, выходи! — развернулся Олег спиной к ночному светилу и вытянул саблю перед собой, указывая на сосновые стволы. — Выходи и сразись со мной. Коли останешься жив, пару дней будешь сытым.

По лесу прокатился низкий тяжелый рев, от которого лошади опять забились, всхрапывая и мотая головой. От деревьев отделилась мохнатая трехметровая махина, стоящая на двух задних ногах, замолотила себя кулаками в грудь. Ведун ощутил, как внизу живота засосало знакомым холодком предсмертного ужаса, пару раз взмахнул клинком, разогревая руку, и двинулся вперед.

Махина подпрыгнула на месте, взревела еще громче, принялась колотить кулаками по соснам — вниз посыпалась шелестящая хвоя.

— Я понял, понял, ты страшный. — Середин левой рукой дотянулся до правого кармана и вытянул наружу петлю кистеня, чтобы, коли приспичит, было легко его выдернуть. — Давай начнем, а то спать очень хочется.

Ведун сделал последние два шага, отделявшие защищенное зельем пространство от прочего леса, и остановился уже совсем неподалеку от монстра. Тот взревел в последний раз, резко опустился на четвереньки и бодро ринулся в чащу, прочь от врага.

— Эй, ты куда, шишига-переросток? — рассмеялся от неожиданности Середин. — Я что, кокер-спаниель, по лесу за тобой носиться, обезьяна северная?

Он убрал клинок, глубоко вдохнул смолистый воздух, чувствуя, как гулко бьется сердце, вскинул лицо к прохладному небу:

— Эге-ге-гей! Я здесь!

Почему после каждой стычки, каждого прикосновения к смерти воздух всегда кажется пьяным, запахи — сочнее, краски — ярче, небо — ближе? Что меняется в этом мире после того, как пробежишься по грани, отделяющей его от небытия? Обратно, что ли, заманивает?

Олег подошел к лошадям, притянул к себе их морды, прижался щеками:

— Ну же, не бойтесь… Не все нам под юбкой у берегини отсыпаться, нужно и самим кое-что уметь. Пора бы и привыкнуть, что с нами никогда и ничего не случится до самой смерти. А после смерти и подавно бояться поздно.

Сорвав несколько папоротников, он отер коней от пены, а потом снова завернулся в шкуру.

От завтрака утром пришлось воздержаться, поскольку воды поблизости видно не было, а набрать ее с собой в бурдюки Середин по привычке забыл. Зато, встретив через пару часов пути родник с чистейшей водой, путник и напился от души, и наелся досыта тонко порезанной солонины, и догадался запасти воду во все возможные емкости.